На открытие театрального сезона маститый российский хореограф Борис Эйфман поставил в ГАТОБ им. Абая балет «Красная Жизель» о судьбе великой русской балерины Ольги Спесивцевой. Она была звездой дореволюционной Мариинки, пережила красный террор, эмигрировала на Запад. Ее звездной ролью стала Жизель. Но Спесивцева так глубоко вошла в образ героини, что уже не смогла вернуться обратно. Долгие годы она провела в психиатрической лечебнице в Америке. В спектакле заняты такие звезды ГАТОБ, как Сауле Рахмедова, Куралай Саркытбаева, Руслан Кадыров, Степан Лукомский

Борис Эйфман: О судьбах упомянутых вами артистов достаточно хорошо известно, даже был снят художественный фильм «Анна Павлова», в нем также говорится и о круге Дягилева, в который, конечно же, входил и Вацлав Нежинский. А вот об Ольге Спесивцевой известно чрезвычайно мало. И, видимо, эта неизвестность, эта таинственность и привлекла меня. Я искал о ней архивные материалы в Петербурге, встречался с ее родственниками в Америке, и, когда ближе познакомился с ее биографией, передо мной предстала истинно трагическая судьба одной из величайших балерин начала XX века. Она была великой Жизелью, можно сказать, последней романтической балериной русского балетного театра. И мне хотелось исправить несправедливость с ее нынешней неизвестностью.
Мне было интересно то, что она своей судьбой повторила судьбу своей героини Жизели. Думаю, все-таки спровоцировало эту болезнь то, что жить ей пришлось в лихие годы красного террора и революции, той страшной кровавой эпохи, длившейся у нас в России с 1917 по 1924 год. Уничтожалась одна цивилизация, создавалась другая, и, конечно, это все не прошло для нее бесследно, ведь она, как и многие ее коллеги, была человеком с тонкой душевной организацией.

Борис Эйфман: Они очень стараются, можно сказать, что артисты в хорошем смысле выворачиваются наизнанку. Безусловно, артистам «Балета Бориса Эйфмана» было бы намного легче и проще, так как они уже знают мои требования, на лету подхватывают мои идеи. А здесь другой театр, другая труппа, но труппа сильная, труппа с традициями. За два месяца репетиций была проделана огромная работа, я доволен. Даже думаю пригласить некоторых ваших солистов принять участие в спектаклях моего театра в Питере. Пока имен называть не буду, но такая задумка у меня есть.

Борис Эйфман: Вы знаете, у нас в России удалось, хотя зализывать кадровые раны нам предстоит еще очень долго, в девяностые мы теряли целые поколения, я говорю не только об артистах, но и о хореографах. Педагогика понесла тяжелейшие потери, где-то даже невосполнимые. И сегодня в Москве и в Санкт-Петербурге мы столкнулись с педагогическим кризисом в хореографических школах.

Борис Эйфман: Традиционно. В России создали условия, в труппах артисты стали получать зарплату, сопоставимую с гонорарами их зарубежных коллег, а где-то и выше. Сейчас, благодаря этим привлекательным условиям, в российские театры даже стали приезжать на работу западные артисты.
Надеюсь, что и в Казахстане пойдут по тому же пути и остановят эмиграцию артистов. Я ставлю спектакли по всему миру и зачастую в зарубежных театрах встречаю казахстанских балерин и танцовщиков. Есть казахстанцы и в моем театре. Конечно, с одной стороны, это говорит о профессиональном уровне казахстанского балета, с другой стороны, о том, что ваши артисты просто-напросто «кормят» всю Европу, а работать надо, в первую очередь, на свою страну. Ведомства, которые заинтересованы в развитии национального балета, должны сделать выводы и изменить ситуацию. Недавно я побывал в вашем хореографическом училище, учебном заведении с 75-летней историей, и мне сказали, что оно расширяется, создаются филиалы, и это замечательно.

Борис Эйфман: По моей задумке музыка Чайковского должна ассоциироваться с русским императорским балетом, с тем великим прошлым, по которому Спесивцева испытывала ностальгию на Западе всю жизнь. Шнитке – это некая дисгармония классики, раскрывающая внутренний, очень сложный психологический мир балерины, мир ее индивидуальных ощущений, фантазий. Музыка Шнитке – это ее психодрама. Музыка Бизе связана у меня с тем периодом, когда она танцевала в Париже, с великим хореографом Сержем Лифарем, Лифарь был родоначальником неоклассики, современной хореографии XX века. Музыка Бизе близка к тому духу неоклассики, которая появилась во французской столице. Поэтому я взял этих композиторов, как выразителей трех направлений своего спектакля. В финале спектакля есть и небольшой фрагмент из Адана, так как все же мы говорим о «Жизели».

Борис Эйфман: Да, я читаю классику, в которой нахожу глубокий психологический анализ, яркие образы героев. Мне это интересно как хореографу. В своих постановках я пытаюсь выразить языком тела то, что находится между строк, то, что невозможно выразить текстом, диалогами. За последние несколько лет я поставил три важных для себя спектакля по мотивам произведений великой русской литературы: «Анна Каренина», «Чайка» по Чехову и «Онегин» – недавняя моя премьера. Онегин – необычный спектакль, в том плане, что это история Пушкина, перенесенная в наши дни. Я хотел посмотреть, что изменилось за последние двести лет в России со дня написания романа. Белинский назвал этот роман энциклопедией русской жизни? А мне хотелось языком балета, языком психологического жеста попробовать отразить энциклопедию современной русской жизни, сохраняя сюжет и героев Пушкина.

Борис Эйфман: Нет (смеется). Я работаю над балетом, который посвящен великому французскому скульптору Родену. Мне показалось это интересным, так как скульптура – это застывшее движение. А я хочу как бы оживить это, показать с помощью хореографии.

Борис Эйфман: В 2012 году мы должны открыть академию танца, строительство этого учебного заведения финансируется из бюджета Санкт-Петербурга. В академии будет 14 балетных залов, интернат. А из федерального бюджета финансируется строительство в Питере дворца для Театра балета Бориса Эйфмана. В нем будут функционировать три труппы. Они представят три направления русского балета. Одна займется только классической хореографией, демонстрацией русского классического балета позапрошлого века, вторая труппа представит мой стиль, стиль психодрамы балетного театра, а третья труппа – «Балет XXI века» – будет заниматься только экспериментами, поиском нового хореографического языка. На этой базе мы создадим лабораторию молодых хореографов.

Борис Эйфман: В целом хорошо, но профессионализм критиков снижается, критика все больше поверхностная – это о ситуации в России. На Западе чуть лучше обстоят дела в плане профессионализма, но и там меняются поколения критиков. К примеру, балетному критику «Нью-Йорк таймс» Анне Кисельгоф, заставшей великого хореографа Джорджа Баланчина, уже далеко за 70, а смены пока не видно. Другой вопрос, что у западных журналистов независимое мышление. Например, я как-то предложил одной журналистке, пожелавшей взять у меня интервью, побеседовать за чашечкой кофе. А она ответила: «Ни в коем случае, люди могут увидеть и подумать, что я пишу о вас статьи, потому что пью с вами кофе, то есть вы меня подкупили». Вот так.

СПРАВКА
Родился 22 июля 1946 года в Алтайском крае. Российский хореограф, балетмейстер, художественный руководитель Санкт-Петербургского государственного академического театра балета Бориса Эйфмана, созданного в 1977 году. Народный артист России, лауреат Государственной премии РФ. Живет и работает в Санкт-Петербурге

Классический китайский балет приобретает все большее количество специфических китайских национальных черт. В них своеобразная, отличная от классики пластика, но классическая основа все равно остается. Традиционный народный китайский танец является элементом восточной культуры. Образно говоря, если европейский классический танец – это балет длинных, протяженных линий, то китайский – балет округлых линий. В КНР единственное высшее балетное учебное заведение – Пекинская академия танца. И хотя до сих пор в Китае пока не сформировалась «своя школа», китайский балет стал одним из ярких звезд в созвездии национальных искусств мира