Топ 3 статей
У казахов действовал закон степной демократии. Хан, правитель избирался, его власть была основана на личном авторитете, а не праве наследования или богатстве. Хан должен был служить примером, в ту эпоху это означало показать себя настоящим воином, батыром. Ценилось не просто слово, а слово, подкрепленное делом.
Прозвучало пожелание… вырезать из художественных фильмов откровенные сцены и сцены жестокости
Особенно тяжело кардинально меняться людям с устоявшимся укладом жизни, имеющим авторитет и статус.
Реклама
|
Культура: Возвращение радикала / №7 январь
Двум бизонам отечественного искусства было явно тесно в выставочном зале Кастеевского музея: акриловые каверы Каната на «Счастье» Салихитдина Айтбаева и монументальные скульптуры из старых автомобильных шин Молдакула, придавленные сводом крыши, так и просились на оперативный простор. На открытие выставки набилось очень много народу, среди которого были как явно сочувствующие экстремизму Каната, так и завзятые враги из Союза художников.
Ибрагимов немного волновался, что понятно – публичных вернисажей у него не было столько лет, сколько дают злостным рецидивистам неподкупные судьи.
– Я не брался за кисть с 1995 года, – говорит Канат. – Безуспешно пытался стать прилежным семьянином и отцом: таскать капусту в гнездышко, валяться на диване, отращивая пузо, регулярно жить моногамной половой жизнью… Одним словом, стать как все. Не вышло. Но теперь насилие над собой закончено. Я вернулся к себе.
– В этом твоя главная победа?
– Главное для художника – быть свободным от всего мещанского и потребительского, стать беззаботной сволочью, аморалистом. Конечно, неизбежны потери: семья, дети, осуждение общества, но результат налицо – я снова в искусстве. Это банально и как всякая прописная истина: Художник, как священный паразит, должен быть свободным.
– И при этом участвовать в жизни общества?
– Как говорил Луис Бунюэль: «Нужно делать не «политическое искусство», а искусство делать политически». Вот в чем разница банального агитпропа от политического искусства. В конечном счете, искусство, которое дистанцируется от реальной жизни, обречено на вымирание. Нет никакой автономии искусства от политической жизни. Позиция отделения искусства от политики, на мой взгляд, умаляет искусство, ведет его к чему-то романтически возвышенному, а на самом деле низводит до рыночного объекта.
Мы должны иметь в виду, что искусство – это часть социокультурной общественной динамики, это форма самопознания себя человечеством, обществом.
– А власть? Она должна сотрудничать с творцом?
– Власть, как обезумевшая нимфоманка, всегда вожделеет художника. А художник живет по принципу – хорошо, когда дают; плохо, когда не дают. Но идеал отношений в любви и в заигрываниях с властью – когда тебе дают, а ты не берешь.
– Мысли об эмиграции тебя не посещают?
– Фу, как пошло… В восьмидесятых, когда Запад для нас был воплощением Свободы, – да, были такие мысли. Но после поездок «за бугор» наступило отрезвление. Там система так же гниет, только не так сильно пахнет.
– Как бы там ни было: ты бы смог жить в другой стране? В смысле – способен ментально, но не смог бы закрепиться в бытовом плане, или за границей жить вообще душа не лежит?
– Мог бы, но не хочу. Идеал следующий: жить на Яве, выставляться везде, быть гражданином Казахстана. А в среднестатистическом выражении менталитет везде одинаковый: секс, еда и комфорт.
– О том и речь: многие казахстанцы от искусства, оставаясь гражданами РК, сейчас работают за рубежом. Ты думаешь, это в порядке вещей?
– Во-первых, начнем с того, что не многие. Но все поработавшие там, вернувшись, позиционируют себя «звездами международного уровня». Во-вторых, все страны заинтересованы в продвижении своего искусства, а не «туземного». Тамошние тенденции в искусстве меняются очень часто, а наши художники в силу своего слепого поклонения Западу застряли в конце 80-х.
Выставляться в галереях третьего уровня и быть «лимитчиком – гастарбайтером» может практически каждый желающий.
Я не хочу и никогда не хотел быть «лимитой» в спектакле под названием «Потребитель – посредник – производитель», по-собачьи заглядывая в глаза бледнолицым евроцентристам, виляя хвостиком и поскуливая перед конъюнктурными кураторами.
– А может, вольному мозгу казаха живопись вообще чужда?
– Конечно! А еще Интернет придумал шайтан. Все художники – извращенцы, бесстрашно бродят в ночи среди убийц, привидений и колдунов, излучая странный фосфоресцирующий свет из своих глаз. Художники – Коты – Поэты, безусловно, трутся пухлыми щечками о ногу Люцифера… Ну разве это не правда?! Зачем после этого казахским художникам знать о живописи и культуре, если они по ту сторону материалистического копошения и спортивных устремлений. Они обитают в экзотических водах, погружаются в неведомые глубины психоделических океанов. Казахи и их поэты знают толк в истинных наслаждениях, они давно уже посещают другие планеты и чужие миры. Они и сами об этом знают, но помалкивают и тихо прячут улыбку в своих пушистых усах, потому что у них была встреча с Прекрасным.
– Прекрасно. Ты поэтому взял за основу классический образец казахской живописи?
– Вместо того чтобы гробить народные деньги на астанинский новодел, тупо копируя потасканные западные клише, лучше еще раз взглянуть на наше наследие, осознать его величие и на основе этих сокровищ строить фундамент для нашего Великого Будущего. На этом должна основываться Казахстанская Мечта. И в этом выражается концепция моей выставки «Айголек, или Реквием по Мечте». Кроме того, это дань нашему наследию и ответ торжествующей бездарности астанинских падальщиков от искусства. Мне, как бывшему «туорческому» человеку и «журику», глубоко знакома эта тема – тема «кудошников»-падальщиков. Эта замечательная когорта человеческих отбросов бурно паразитирует сейчас на мещанско-чиновничьем поприще астанинских бастыков. Продукты жизнедеятельности этих персонажей необыкновенно точно представляют уродливое рыло казахской административно-командной псевдобуржуазии. Они вылезли из пропахших кислятиной вонючих полуголодных АХУевских (алматинское художественное училище им. Гоголя) общаг и теперь готовы на все. Без дураков, у них нет совести и морально-этических норм. Они даже не знают о них, как это бывает у людей. История пишется с нуля. Не было коммунизма, партийной идеологии, бульдозерных выставок, доносов в НКВД «қазақских туорческих» интеллигентов, короче не было ничего до них.
– Что было, быльем поросло. А как насчет того, что будет? Года полтора назад ты предсказывал развития операции «Преемник». Но преемника нет и по ходу дела не будет пока. Осечка художественного прозрения?
– Кто говорит, что операция закончилась? Она продолжается и весьма активно. Преемник не нужен, все должно произойти демократическим путем. Но архаичный коммунистический менталитет не позволяет понять эту простую истину.
|
|